В Зоне небо совсем иное - оно давит всегда, тучами ли, звездами ли... Давит. Словно стремится вжаться в зараженную, изувеченную землю. Мелкий дождь непредсказуемо оборачивается проливным ливнем, ветер, гуляющий средь черных силуэтов брошенных домов, мечется в противоположные стороны, играя перегнившими листьями, пластиковыми пакетами, стучит арматурой разрушенных строений. Осень - это время Зоны.
Вообще, метеорологические аномалии здесь на каждом шагу: в июле, где-нибудь на крыше полуразваленной хибары, в насмешку над законами вселенной, застынет кусок снега; в феврале, среди ледяного безмолвия, вокруг обмерзшей калитки обовьется зеленый плющ... И все же время Зоны - это осень. Жухлая листва, дождь, серое небо - застывший в увядании кусок планеты...
Сегодня ночное небо от горизонта покрылось рваными, как будто ржавыми облаками, сегодня шла гроза.
Ударила молния, ее сполох вырвал из тьмы человеческое тело, распростершееся на мокрой земле. Рев грома, вслед за которым еще одна молния, и вот уже второй человек склонился над первым. Стробоскоп грозового неба рисовал причудливые тени, среди которых сквозь шум дождя слышался голос...
"Скорый в заступлении един сын, Христе, скорое свыше покажи посещение страждущему рабу Твоему, и избавь от недуг и горьких болезней, и воздвигни во еже пети Тя и славити непрестанно, молитвами Богородицы, Едине Человеколюбче. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. И ныне и присно и во веки веков. Аминь..."
***
Когда Горюн открыл глаза, дождь уже кончился, а сквозь серую дымку облаков белело холодное солнце, приближались сумерки. Одежда его была мокрой, и тело бил жар. Очень хотелось пить, внутри как будто разлили кислоту. Впрочем, почему как будто?
- На вот, хлебни, - голос был незнакомый, глубокий такой, спокойный.
Голова не поднималась, шея отказывалась работать, и, когда к его губам прикоснулось горлышко фляги, он лишь застонал и жадно стал глотать холодную воду.
- Ну, ну, - посетовал голос. - Не все сразу, да и ни к чему тебе много-то...
Фляга оторвалась от губ сталкера, облив шею, расплескав воду на и без того мокрый камуфляж.
- Жить будешь, - ухмыльнулся незнакомец. - Господа благодари за исцеление, воистину чудо твое здравие.
- Кто ты? - Простонал Горюн, говорить ему давалось с трудом. - Где Серега?
- Какой Серега? Не было тут никого. Бросил, наверное, тебя твой дружок: или за усопшего посчитал, или помирать тут оставил.
- Где тут?
- У карьера, мы же здесь, правильно?
Горюн стал собирать мозаику памяти, борясь с болью в груди.
Он помнил, как они с Маклаудом подошли к Яновке, как он засек "хранителя" у здания сельсовета, и они еще долго спорили с Серегой, стоит ли за ним рыпаться. Двадцать тысяч рублей карман не тянут. Вспомнил, как попросил Маклауда остаться на месте, чтобы не зацепить "светляк" или "оркестр", память была безжалостна...
Из окна первого этажа, разбрызгивая осколки стекла, на него бросился огромный зверь, то ли волк, то ли кабан, хрен их разберешь, этих тварей ближе к центру.
Прогремел выстрел. Серега шмалял косо, и, естественно, тварь даже не дернулась. Бежать, собственно, было некуда, если не считать пролома в заборе, что вел в заросший крапивой и колючками сад. Но туда Горюн точно не хотел, чувствовал - нельзя туда, там смерть страшнее.
Чувствовал, но, когда мутант бросился в его сторону, про все чувства забыл и ломанулся в этот проем... а дальше - зеленая пыль в глазах и боль, острая и обездвиживающая, и понимание, что хватанул спор "тумана", даже жизнь перед глазами пробежать не успела...
- А ты чьих будешь? - мозаика посыпалась, вновь вернув сталкера к карьеру.
Отвечать не хотелось, острая боль в легких и тошнота не располагали к разговору.
- Я смотрю, одет без выкрутасов, да без оружия, то бишь не из десантников, эти, прежде чем на себя все свое барахло со складов не нацепят, за территорию части не шагу. Да и на "вольных" не похож, у тех наколки везде, да нашивки ихние. Стало быть, сам по себе?
Кажется, собеседнику не нужны были ответы, было похоже, что он просто размышлял вслух.
- Шарахаетесь тут с корыстью в сердце, себе служите да нечистому, вот Господь вас и карает.
Боль в груди отступила, сталкер чувствовал, как с каждой минутой она слабеет, словно под действием сильного обезболивающего.
- А ты поп, что ли? - спросил через кашель Горюн.
- Поп не поп, но слуга Божий. Грешник я, каюсь в молитве и с братьями службу несу.
- Понятно, монах значит, слышал я про вас. А правду говорят, что на вас аномалии не действуют и трупаки с рук едят? - сталкер привстал и посмотрел на собеседника.
Невысокий мужичок с пепельными волосами и узким лицом, сидел поодаль, ковыряясь палкой в слабом костерке. Черная потертая ряса, перетянутая армейским ремнем, говорила о том, что Горюн не ошибся. Рядом с монахом лежал ветхий, пожелтевший вещмешок, а за спиной на ремне висела двустволка.
- Ты лучше не дергайся, - посоветовал монах. - Весь день я тут, и ночь буду, сейчас оттрапезничаем и до ангара доберемся, а там поспишь и завтра на ногах будешь. Звать-то тебя как?
- На Кордоне Горюном прозвали, так и зови.
- Какой же ты горюн... Все, отгоревал свое, из смерти на свет вернулся, возрадуйся и Господа благодари. Чай, не каждый день из "тумана" живым выходишь?
- А ты откуда знаешь, Грешник?
- Вопросов много задаешь, сталкер, лучше сам ответь, как так вышло, что выжил там, где выжить невозможно? Об этом тебе думать сейчас надо, и молиться.
Они долго молчали. Монах наклонился к костерку и протянул Горюну открытую банку тушенки.
- Вот, ложку возьми, я с ножа поем.
Ложка была деревянная, и ей было крайне неудобно кромсать тушло. Поковырявшись в банке, Горюн, повернулся к монаху и тихо сказал:
- Исповедуй меня, Грешник, сними тяжесть с души...
Солнце катилось к закату, ветер нес тучи с запада, Зона готовилась к очередному ночному кошмару.
- Давай до ангара доберемся, там и поговорим - спокойно ответил монах.
***
В конце 2020-го я работал оператором-наладчиком на ГАЗе. Когда НАЭС долбанула, многие контракты накрылись, японцы и турки боялись, что наши машины фонить будут, и никакие экспертизы им ничего не доказывали, и похеру им, что до Зоны от Нижнего километров двести. В общем, подсокращали тогда народу, и меня тоже. Жопа полная - ипотека, мать при смерти, жена ушла, денег нет - полный набор короче.
Кореш у меня был, Виталик, царствие ему небесное, в МЧС работал, их тогда всем составом на ликвидацию отправили, а он вернулся и такого рассказывать начал - мол, Зона - это Клондайк, там вещи образуются, которые людей лечат, мысли читать учат, мертвых воскрешают, желания исполняют, что спрос на них сейчас бешеный... Говорил, будто дружок его с работы такую хрень с Зоны вынес и куда-то за бугор спихнул, так уволился с работы, дом купил, бизнес свой открыл, и на Хаммере теперь катается. В общем, подбивать стал на ходку. Я ломаться долго не стал, снег когда сошел, мы с ним и еще двое парней - Диман да Жентос - в семерку мою сели и в сторону Уреня двинулись.
Виталик нам документы МЧСовские сделал: тогда режим на границе не такой жесткий был, как-то без особых проблем мы через блок-посты прошли. Радовались, тогда как придурки, в первый же день километров на двадцать в Зону продвинулись. Анекдоты травили. В детстве игра такая была на компе - "Сталкер" про Чернобыль, ну, знаешь, наверное... Блин, накаркали тогда разрабы, вот мы и стебались... Диман с собой мешок болтов набрал и швырял их перед собой, Виталик книжку таскал Стругацких: "Счастье для всех, и никто не уйдет обиженным..." сталкеры, блин, если б тогда знать чем все кончится.
Сейчас мне кажется, Зона специально нас так далеко пустила, играла с нами, что ли...
Тогда в Зоне не было почти никого, ну кроме вас, монахов, ВДВэшников, да и этих диких из психушки, это сейчас искателей счастья, как мух на помойке. А тогда да же звери еще не изменились, и мутантов не было практически. У Виталика, счетчик Гейгера был, с работы взял, поэтому мы радиационные пятна удачно обходили, и палатку на ночь в чистом месте поставили. Костер разожгли, и весь хлам, что за день насобирали, разглядывать под водку сели... В артефактах-то никто из нас не разбирался, подбирали все что, странным казалось: что-то светилось, что-то гудело, в общем, хабар был так себе, но это первый хабар, и обмыть его было делом обязательным...
Вот тогда и началось, сначала Женек до ветру отошел и пропал, мы его часа два по кустам орали, разошлись все, я с собой топор взял, которыми дрова рубил...
И в этот момент ветер поднялся, небо побелело, ночью светло, как днем стало, тени черные, словно призраки вокруг заплясали. Огни вокруг летать стали, будто с фонарями кто танцует. Крики, голоса всякие.
Это был первый выброс, как потом стало понятно... Тот, после которого граница Зоны аномалией стала...
Выброс это, или еще чего - до сих пор никто не знает, называют так, потому что в той проклятой игрушке так называлось. В общем, ужас что творилось, я тогда обделался, как ребенок, крестик на груди целовать стал, да мордой в землю ткнулся и лежал без движения, святых поминая, а потом задыхаться стал, перед глазами поплыло все...
Очнулся, а палатку нашу на куски разметало, костер горел на пепелище без дров... так просто горел, и пламя всеми цветами переливалось... Пацанов искать стал... Нашел...
Виталику голову оторвало, а нога почему-то из живота росла, сгибалась сама по себе... Голова метрах в восьми из стороны в сторону каталась, моргала даже, и улыбалась так противно, я даже слова слышал: "Счастье для всех, и никто не уйдет обиженным"...
Вырвало меня тогда, а голова Виталика засмеялась, и чужым голосом хриплым таким забулькала: "Михальчук Сергей Анатольевич, 2003 года рождения, не женат, место работы: Горьковская железная дорога, монтер пути, алкоголик, имеет приводы в милицию. Имеет экстрасенсорные способности, благодаря которым в 2024 году спасет жизнь Михайлова Владимира Викторовича. За исполнение пророчества назначается цена..."
В глазах моих потемнело, я не помню, как я на эту голову ринулся, только помню топор весь в крови... Зарубил я Виталика.
Димана позже нашел... С ним сначала все нормально было, только трясло его очень. Но когда мы возвращались, он вдруг обернулся ко мне, и такой же противной улыбкой засиял, а потом бросился бежать вперед меня, и метрах в двадцати по дороге раздавило его аномалией... У меня такое чувство, что он знал, что она там, и решил мне показать... А сказать не мог почему-то...
Выбрался я из Зоны с хабаром через тот же блок-пост, через который мы заходили, только уже не было его там, выбросом смело. Зона тогда на пятьдесят метров увеличилась, и границей как бульдозером снесло все...
***
Монах слушал, не перебивая, ночь в Зоне вступила в свои права, по крыше старого ангара колотили редкие капли дождя. Горюн замолчал.
- В чем же покаяния просишь? - спросил Грешник.
- Михайлов Владимир Викторович - это я...
Нашел я его потом, Михальчука этого, брат у него тогда за грабеж под суд попал, я на деньги, что за хабар выручил, отмазал его - судье приплатил, и тот оправдал ублюдка. Да и Серегу к наркологу отвел, тот, на радостях за брата, лечиться согласился.
А потом с ним в Зону ходить стали. Везучий он был, все аномалии за километр чуял, Маклаудом прозвали. Терпеть я его не мог - и за эту везучесть, и за тупое его чувство благодарности, принципы эти невыносимые, за идиотскую его прямоту и неуправляемость... Он мне был чужой... Зоной навязанный. Столько лет вместе между аномалиями ползали, и все равно, ни на полстолька ничего не изменилось. Но год за годом я за него держался, и помогал ему, и следил за ним, что бы он со мной мог в Зону ходить... Потому, что другого я уже не могу. Зона - это мой мир.
- Так в чем грех твой?
- Человека я убил...
- Ты про товарища, Виталика, что ли? Ну, не ты его, Зона его убила.
- Нет, Грешник, другого человека...
- Что ж, Бог милостив, он тебе этот грех отпустит, молись за спасение души своей.
- Спасибо... - Горюн закрыл лицо руками. - Спасибо, Николай Ефстафьевич...
Монах вздрогнул.
- Это ведь твое имя, Грешник?..
- Раньше мы с тобой не встречались, Владимир Викторович, ты откуда знаешь мое мирское имя? Я сам уже его забывать стал...
- Я не сказал... Голова Виталика закончила тогда свою речь...
"За исполнение пророчества назначается цена... жизнь Куликова Николая Ефстафьевича, монаха Аксеновского Мужского Монастыря..."
- Это ты что собираешься делать? - отшатнулся монах, потянувшись за двустволкой.
- Я не знаю, за что вас Зона не любит, ломаете вы ее, что ли, верой своей, и ничего она с вами сделать не может, но знаю одно - мне точно конец, если я свою цену не заплачу...
Горюн вытянул из-за спины двустволку Грешника.
Дождь расходился, и вот уже на разорванном ночном небе Зоны заиграли молнии, за которыми пришел гром.